«Московский комсомолец» побеседовал с Михаилом Ремезом, который первым начал предоставлять новую для нашего региона услугу — кремацию.
Фото: Московский комсомолец
Жизнь и смерть
Наш разговор с Михаилом Ремезом о жизни и смерти начался с откровения.
— Плохо всё: и земля, и огонь, – признает собеседник, знающий толк в похоронах. – Человек ушел из жизни, и это горе для тех, кому он дорог. Смерть – самая большая утрата.
Рассуждая о смерти как о неизбежности, таинство которой не известно никому из ныне живущих, Михаил Иванович стоит на шаг впереди. С помощью взятого на вооружение западными психологами спецэффекта он взглянул на собственные похороны «изнутри».
— Боль, превосходящую по силе известие о смерти человека, мы испытываем на похоронах, когда после прощания гроб погружается в землю, – рассказывает Михаил Ремез. – Виртуальная реальность исключает ошибочность высказывания. Исправить ничего нельзя, но снять болевой шок можно.
Как ни парадоксально это звучит, но процесс похорон с последующей кремацией для близких умершего менее тягостен. Всё просто: прощание проходит без последующего ритуала на кладбище. Простились у подъезда родного дома или больницы – и гроб с телом уезжает в крематорий. После завершения кремации родственникам предоставляется урна с прахом. Никаких испытаний перед процессом кремации нет. Как уже было сказано, в Крыму работает крематорий тип 2 по ГОСТ. В нем не предусмотрены траурные залы, где звучат прощальные речи, и помещения, из которых можно наблюдать за процессом. Сначала – договор, а потом – урна с прахом.
— Действующее законодательство не ограничивает возможность захоронения праха исключительно на кладбище, – поясняет Михаил Ремез. – Но на деле 95 процентов граждан России производят захоронение на уже имеющейся могиле кого-либо из родственников. И в этом еще одно достоинство кремации – возможность создания семейных захоронений в условиях острого дефицита кладбищенских участков.
Говорить о достоинствах процесса, связанного с преданием огню тела ушедшего из жизни человека, не имеет ничего общего с кощунством. Смерть неизбежна, и сбрасывать со счетов этот факт не имеет смысла. Связав, как ни странно это звучит, свою судьбу с похоронами, Михаил Ремез утверждает, что люди, распорядившиеся своей смертью заранее, живут на шесть-восемь лет дольше. Возможно, потому, что им не нужно возвращаться в мыслях к тому, что рано или поздно свершится. Прижизненный договор с крематорием – это не забег впереди паровоза, а всего лишь продуманный шаг, освобождающий от мыслей о смерти.
Сам себе сценарист
— На сегодняшний день в Крыму заключен первый прижизненный договор на кремацию, – не разглашает имя второй стороны собеседник. – На очереди еще десять договоров. Мы готовим специальный бланк и просим дать нам на это немного времени, прежде чем продолжать почин.
Для европейских стран — это вполне себе обычный шаг. В наших традициях откладывать деньги на «черный день», зачастую сомневаясь в их дальнейшей судьбе. Сколько пенсионеров экономят, собирают и при этом не имеют никаких гарантий на честное отношение к «смертному» капиталу.
Надежный способ защиты от экономии родственников на проводах в последний путь – оформить волеизъявление. В этом документе, статус которого приоритетней завещания, можно предусмотреть всё: где и как пройдут похороны, будет ли использована кремация, кто выступит доверенным лицом в их организации – вплоть до мельчайших нюансов после смертного часа.
К слову, именно доверенному лицу предстоит руководить всем процессом, который Михаил Иванович точно называет «динамикой трех дней». Оборотная сторона утраты для одних – всегда прибыль для других. Ее сулит каждая новая смерть фирмам, функционирующим на рынке ритуальных услуг.
— Если сразу после смерти близкого человека к вам нагрянул похоронный агент, которого вы не приглашали, значит вы рискуете потерять, – предупреждает собеседник. – Информация об умерших стоит денег и, к сожалению, продается.
Быть столь категоричным нашему собеседнику дает основания жизненный опыт. Как ни крути, бизнес на похоронах живет и здравствует, причем не одну сотню лет. Так вот, начиная предоставлять новую для нашего региона услугу – кремацию, Михаил Ремез предпринял попытку не переходить дорогу коллегам, работающим на рынке ритуальных услуг. Все собрались и попытались договориться. Крематорий отказался от расширения сферы деятельности на продажу гробов, венков, цветов, а ритуальные фирмы получили условие – не накручивать плату за кремацию, если она происходит в рамках договора, заключенного их агентами.
ф2
— Из этого ничего не вышло, и мы вышли из соглашения, – сожалеет собеседник. – На кремации стали накручивать счетчики наши недобросовестные коллеги. Вместо шести с половиной тысяч стали требовать тринадцать, учитывая свой интерес, доставку тела на кремацию «утяжелили» в два-три раза. В ответ пришлось расширить профиль деятельности.
Дорога в небеса
Пользуясь возможностью, мы спросили о мерах безопасности в кремационном блоке. Прежде всего, по условиям инвестиционного проекта в свободной экономической зоне, в рамках которого было закуплено оборудование крематория, объект располагается в зоне таможенного контроля. Территорию и здание держат в поле зрения 17 камер видеонаблюдения.
– Крымский крематорий единственный в России, где применяется сканирование тела в гробу, – заявляет Михаил Иванович. – Если при сканировании выявляется подозрительный объект, гроб вскрывается, а посторонний объект изымается под опись. Это может быть трость с фрагментами из алюминия, бутылка водки и даже кусок сала.
Как пояснил собеседник, всё это совершенно лишнее в печи, где температура поддерживается на уровне 1000 градусов по Цельсию. Алюминий расплавится, не говоря уже о стекле и органическом веществе. К слову, технология кремации включает в себя не только безопасность, но и точность. Регистрация умерших предусматривает присвоение специального кода из большого количества цифр, в которых заключены персональные данные. Только на этот раз во главе угла не паспорт гражданина, а свидетельство о смерти. Номер наклеивается на гроб и при прохождении через сканер на пути к печи этот номер считывается и регистрируется компьютером. Подлог и замена исключены. Даже в случаях, когда была очередь. Безопасность кремации настолько продумана, что внутри печи установлен «черный ящик», с которого через модем информация передается производителю. При необходимости можно отследить все технические параметры процесса.
— Сколько времени требуется на то, чтобы огонь сделал свое дело? – спрашиваем у собеседника.
— Порядка шестидесяти минут.
И даже в этих непростых для восприятия словах можно уловить положительный смысл. Кремация – безопасный для окружающих способ расставания с умершим человеком. Захоронив прах в уже существующую могилу, родственники создают семейно-родовое захоронение, не расширяя просторы кладбищ. А вопрос нехватки земель под некрополи в Крыму стоит предельно остро.
Остается еще один момент, о котором нельзя не вспомнить, затронув тему кремации, – религиозный. Его Михаил Ремез определяет для себя как один из важных.
— Бог всемогущ и может воскресить тело из любого состояния, – убежден похоронных дел мастер. – Священный Синод РПЦ, приняв в 2015 году трактат «О погребении православных христиан», не вынес запрет на предание тел верующих огню. Необходимо думать о душе, и лучше это делать при жизни.
Оставляя в стороне предвзятость, остается признать, что земля, вода и огонь – полный список исходов на любом жизненном пути. И выбор между ними наш собеседник советует не доверять за себя никому.
Источник:
